Мальчик со шпагой - Страница 93

– Внимание! – вдруг неожиданно сказал Серёжа.

Это была не просьба. Это слово заменяло в "Эспаде" команду "смирно". Как оно вырвалось у Серёжи, он сам не мог понять. То ли от обиды за отряд, то ли от отчаяния, что гибнут остатки "Эспады". И почти со слезами он крикнул опять:

– Группа, внимание!

Он понимал, что не имеет права. Могли не послушаться. Могли пожать плечами, подобрать рапиры и уйти. Могли просто сказать: "А иди ты…"

Нет, не могли. В каждом еще жила "Эспада". Они выпрямились и опустили руки.

Генка стал напротив Серёжи и шепотом сказал:

– Становись.

Не поднимая головы, рядом стал Митя. Где Митя, там и Данилка. И Димка. Вздохнул и встал рядом с Димкой Андрей Ткачук. Не по росту, но сейчас было не до этого. Андрюшка Гарц и Воронины встали в шеренгу привычно, как на линейке.

Кузнечик сказал Наташе:

– Стань в строй.

– Я же…

– Стань в строй.

Стасик Грачёв обнял за шею Нока и молча следил за ребятами.

В строю стояли девять человек. И выжидающе смотрели на Серёжу: "Что дальше?" А он не знал, что дальше.

Он был такой же, как они. Даже младше Валерика Воронина. В нем жила боль и гордость за отряд, и он сделал бы для отряда все, что возможно. Все, что скажут. Но что сказать самому, он не знал.

– Нельзя так… – сказал он, и это прозвучало слабо, жалобно даже. – Ну, нельзя так, ребята…

Они стояли неподвижно и слушали молча.

Тогда, по очереди глядя в их глаза (а это было почему-то трудно), он произнес:

– Нас осталось так мало… Но мы же все равно есть. Нельзя же плевать на самих себя. Мы сами придумали наши законы, а теперь… ну, подождите, достанем маски, будем еще драться. Может быть, все еще будет.

Он понял, что говорит не то. И опять сказал:

– Нас всего десять человек. Мы теперь все отвечаем за отряд одинаково. Мы все капитаны. Понимаете?

– Как это – все капитаны? – спросил Вовка Воронин.

– А вот так! Все! Потому что все отвечаем. Но пусть с отрядом плохо, но мы же не умерли!

Андрюшка Ткачук вдруг усмехнулся и заговорил:

– Наконец-то повезло. В капитаны попал.

– Я ведь серьезно, – сказал Серёжа.

Ткачук не отвел глаз и перестал смеяться.

– Я тоже серьезно.

И Серёже стало спокойнее.

– Нам нельзя ни ссориться, ни расставаться, – сказал он. – У нас еще будут хорошие дни.

Митя Кольцов теперь не опускал голову. Он встретился глазами с Серёжей и прошептал:

– Флаг-капитаны.

– Что? – спросил его стоявший рядом Данилка.

– Бывает такое звание на флоте, – тихо объявил Митя. – Флаг-капитаны. Я читал… Я не знаю, что оно значит. Но мы отвечаем за флаг – значит, флаг-капитаны… Я… ребята, честное слово… об этом не забуду. И вы… Ладно?

Вечером у Серёжи разболелась голова. И вместе с болью пришла тоска по отряду. По Олегу, по ребятам, по долгим вечерам в кают-компании. И по боям, которых не было больше месяца.

Он лежал и молчал.

– Что с тобой? – спросил дядя Витя. – Что за хандра?

И Серёжа стал рассказывать. Он впервые говорил с дядей Витей об отряде. Он рассказывал долго и подробно. Словно снова уходил в жизнь "Эспады". Голова перестала болеть, сделалось спокойнее.

Когда он замолчал, дядя Витя сказал:

– Слышал я и раньше о твоих делах. Галина кое-что рассказывала. Нахлебался ты горя с вашей "Эспадой". Суета сует…

– Что? – не понял Серёжа.

– Я говорю, что много в жизни суеты, – объяснил дядя Витя.

12

На дружинном сборе третьеклассников принимали в пионеры. Большим четырехугольником выстроились в зале отряды. Белые рубашки, огненные галстуки, золото пуговиц и пряжек. Голубая форма октябрят. Вспышки солнца на венчиках горнов, на острой верхушке знамени…

– Дружина, смирно! Равнение на знамя…

Солнце захлестывает зал. Запуталось в Димкиных пшеничных волосах – они выбились из-под красной испанки.

Серёжа краем глаза видит голубой огонек. Это у него на уголке воротника, в маленьком и прозрачном голубом крабе, искра солнца повисла, словно в капельке голубой воды.

…Перед сбором была у Серёжи стычка с Викой Гармашевой. Из-за этого краба – Димкиного подарка.

– Каховский, это что за брошка! – голосом рассерженного завуча сказала Гармашева.

– Это значок, – сказал Серёжа.

– Кажется, таких значков в пионерской форме нет.

– Отвяжись, – попросил Серёжа.

– Не груби, пожалуйста. Я с тобой как председатель совета дружины разговариваю.

– Все равно отвяжись, – повторил Серёжа. И чтобы она в самом деле отстала, добавил: – Это знак "Эспады".

– Здесь тебе не "Эспада", а нормальная школа…

– "Эспада" везде, где я… – в упор сказал Серёжа. Специально, чтобы разозлить Гармашеву. И конечно, разозлил.

– Подумаешь, какой Людовик Четырнадцатый! "Государство – это я!" Вы там, в своей "Эспаде", все такие. Правильно вас разогнали!

Серёжа хрустнул пальцами и сдержанно сказал:

– Была бы ты парнем, я бы с тобой поговорил… не так…

– А ты давай, кидайся, – предложила Вика. – Палку возьми. Как на Сенцова. Опять в герои попадешь. В "Эспаде" орден дадут.

– Вам наша "Эспада" поперек глотки, – откликнулся Серёжа. – Таким, как ты да Сенцов.

– Каким "таким"?

– Шкурникам!

Вика побледнела и шепотом пообещала:

– Ответишь… На совете.

– Иди, иди, – устало сказал Серёжа. – В совете не все такие дуры, как ты.

Девчонки – они и есть девчонки. Вика забыла, что она председатель. Она готова была разреветься. Заморгала набухшими глазами и крикнула:

– Директорский любимчик! Только он за тебя и заступается, а то давно бы из школы вышибли!

Это было что-то новое. Неожиданное. Серёжа даже слов не нашел. А пока думал, заиграли горнисты, и стало не до спора.