Мальчик со шпагой - Страница 87

Олег подумал.

– Не надо их сюда. Наглотаются микробов, опять слягут. Павлик Снегирев и Рафик только-только от гриппа избавились… И сестрица свирепствует хуже вируса. Напугает ребятишек… Может, скоро все наладится, и тогда все опять: "Барабанщики, марш!.."

– Ты прямо стихами говоришь, – сказал Генка.

– А это и есть стихи. Только ужасно нескладные. Когда я в интернате работал, занимался рифмотворчеством. О вожатской жизни писал.

– Почитай, а? – жалобно сказал Кузнечик.

– Да вы что, люди! Я вам кто? Евгений Евтушенко?

– Почитай, – уже строго сказал Генка.

Олег вздохнул.

– Вон там, на шкафу, коричневая тетрадка торчит среди книжек. Достань.

Генка вскочил на стул и вытянул тетрадь. Книги, конечно, посыпались на пол.

– Ладно, оставь, – сказал Олег. – Потом соберем. Давай сюда.

Он, лежа на спине, открыл тетрадь, полистал, хмыкнул и мотнул головой. Потом сразу стал серьезный.

– Вот. Эти строчки.

День летит сквозь часы, как живой метеор,
И сгорает в сигнале «отбой».
Мне опять не закончить с тобой разговор
И не встретиться нынче с тобой.
Ночь пришла. Я взбегаю на третий этаж
Посмотреть: все ли спят в тишине?
…А потом все опять:
«Барабанщики, марш!» —
Новый день разгорелся в окне.

Новый день пришёл, а замок по-прежнему "украшал" дверь "Эспады". Серёжа не выдержал и позвонил в редакцию. Неловко было звонить, страшновато даже, но ждать он больше не мог.

Ларцев не удивился звонку. Даже будто ждал его.

– Ты, Сергей, зашел бы ко мне, – предложил он. – По телефону трудно объясняться. Если можешь, прямо сейчас приходи.

Серёжа встревожился и помчался в редакцию. У Владимира Матвеевича было недовольное лицо. И озабоченное.

– Раздевайся, садись. Вон вешалка, вот стул… Я только что беседовал с вашим Олегом, все ему рассказал. А он просил, чтобы я и тебе все объяснил…

– Почему?

– Почему просил? Не знаю. Наверно, потому, что ты один из командиров в вашем отряде… Знаешь, осложняется дело.

– Я уж чувствую, – с досадой сказал Серёжа.

Затарахтел телефон. Владимир Матвеевич приподнял и положил трубку.

– Что касается вашего домоуправа, то его песенка спета, – сообщил он. – С работы его уберут. И еще кое-кому придется несладко. На Олега ваши недруги целую кипу заявлений написали: и работник он никудышный, и характер у него собачий, и ребят он не тому учит… Всю эту чушь мы зачеркнули. Крест поставили. А вот с помещением сложнее.

– Но если крест, то… – начал Серёжа.

Опять взревел телефон. И опять Ларцев приподнял и хлопнул трубку.

– С помещением сложнее, – повторил он. – Была специальная комиссия. Она признала, что дом совершенно негоден для детского клуба. Духота, теснота, сырость. И вообще он аварийный, на снос его назначили. Говорят, опасно в нем находиться.

– Сколько времени жили, никакой опасности не было, – сказал Серёжа.

Ларцев кивнул.

– Я понимаю. Но этот Сыронисский напоследок успел сделать еще одну гадость. На втором этаже, где у них кладовые, протекала батарея. Надо было перекрыть воду, а слесарь "забыл". Батарею прорвало, вода пошла вниз. Теперь там полный разгром: штукатурка обвалилась, двери разбухли, полы перекосило… Комиссию можно понять: она о детях заботится.

Серёжа сказал чуть не со слезами:

– Значит, нам теперь деваться некуда?

– Нам из райсовета письмо прислали, ответ на статью. Обещают, что при первой возможности дадут клубу новое помещение. Скорее всего, в новом доме, который строится на Октябрьской.

– "Строится"! Там еще первый этаж не готов!

– Да, я знаю. А пока, говорят, ребят можно распределить по другим клубам, по разным кружкам и секциям. В Дом пионеров, в спортшколу…

Серёжа хмыкнул.

– В том-то и дело, – понимающе откликнулся Владимир Матвеевич. – Вариантов много, и все неплохие. Но ни один из них не спасение для вашего отряда… Есть, правда, еще один способ.

– Какой?

– Добиваться своего. Упрямо ждать. Не распускать "Эспаду". Никому не давать покоя. Требовать, требовать. А мы поможем. Но времени уйдет немало.

– Ну и пусть! Лишь бы добиться!

– Но в этом деле тоже есть большая сложность…

– Какая?

– С вашим командиром, с Олегом, это связано. Он сам объяснит, наверно.

Приоткрылась дверь, и в комнату заглянула женщина. Серёжа ее узнал: это с ней он разговаривал, когда хоронили Алексея Борисовича.

Женщина раздраженно сказала:

– Владимир Матвеевич! Я звоню, звоню! Мне нужны гранки вашего материала.

– У меня посетитель, – сказал Ларцев.

Женщина взглянула на Серёжу. Тоже узнала.

– Ах вот что… Тогда через полчаса.

Она коротко кивнула им и прикрыла дверь. Ларцев мельком посмотрел на часы, и Серёжа сообразил, что у Владимира Матвеевича еще десятки дел – не менее важных, чем "Эспада".

– Я пойду, – сказал он.

Ларцев протянул узкую сухую руку.

– Видишь, Серёжа, не все на свете решается просто. Но мы постараемся помочь. Если вы будете держаться.

– Будем, – сказал Серёжа.

В тот же день перед школой Серёжа зашел к Олегу.

– Неважные у нас дела, – сказал Олег. – Да, капитан?

– Ларцев говорит: надо ждать.

Олег тихо сказал:

– Не могу я ждать, Серёжа. Я работать должен. Не сидеть же у сестры на шее. А должность мою сократили, раз клуба нет. Она и так была какая-то… сверхплановая, что ли.

– Мы тебя прокормим, всем отрядом! – горячо сказал Серёжа. Но тут же понял, что брякнул несуразицу.

Олег улыбнулся ему, как маленькому.

– Мне на пенсию нельзя. С заочного отделения попрут, если не буду работать по специальности, как педагог.