Мальчик со шпагой - Страница 88

– Что же делать?

– Вот именно: что делать? Старшим вожатым в школу или методистом в Дом пионеров меня райком, допустим, определит. А я же не смогу там работать, Сергей, раз вы рядом… Это не жизнь будет – на части рваться. И пользы никакой… Уеду я, Серёжа.

Торопливым шепотом Серёжа сказал:

– Олег, не надо. Что ты…

– В том-то и дело, что надо. Сейчас – надо. Здесь я без дела, а там…

– Где "там"?! – громко спросил Серёжа и встал со стула.

– Не кричи, – попросил Олег. – Я не виноват.

Он взял со стола распечатанное письмо. Вытряхнул из конверта листки.

– Посмотри.

Это было странное письмо. На листках – одни фамилии. Разными почерками. "Кузнецов… Ленский… Павлов… Савчук… Пальчиков…" Много-много фамилий. Вразброс. Некоторые – неразборчиво.

– Это что?

– Подписи, – сказал Олег и отвернулся к окну. – Ты посмотри первый лист.

Серёжа отыскал начальную страницу.

"Здравствуйте, Олег Петрович! Я с Вами незнаком, но пишу Вам от имени тех, кто Вас знает и помнит. И в подтверждение этого – в конце письма их подписи. Я пошел на этот шаг, чтобы письмо прозвучало как можно убедительнее. Меня зовут Игорь Васильевич Сухов. Я новый директор интерната № 1 в Красном Береге. Работаю всего месяц. И каждый день в тех или иных обстоятельствах я сталкиваюсь с Вашим именем, с воспоминаниями о Вас.

Многие ребята ушли, много пришло новых. Но по меньшей мере триста человек – те, кого Вы знаете. Они говорят о Вас, как о человеке, который им очень нужен. Старшего вожатого у нас нет. И если у Вас есть хоть маленькая возможность…"

Серёжа бросил разлетевшиеся листки. Тихо и отчаянно сказал в лицо Олегу:

– У тебя нет возможности. Понял? Ты не имеешь права.

Олег не отвел взгляда. Ответил:

– Я знал, что ты это скажешь. Я себе сам эти слова говорил тысячу раз, вашими голосами. Но там триста человек, а здесь отряда уже нет.

– Есть отряд. Ты сам говорил: пока есть флаг, есть отряд.

– Да… Но это уже не тот отряд. Это, скорее, память об отряде. А там… Если бы ты знал! Думаешь, им всегда хорошо? Многие в интернат не от радостной жизни попали. У кого-то родителей нет, или в семье неладно, или еще что. Беда какая-то…

– У нас тоже беда, – упрямо сказал Серёжа.

– Если отряд кончает жизнь – это всегда беда, – негромко ответил Олег. – Но что делать-то?.. Помещения нет. Должности руководителя для меня теперь тоже нет. А главное – нет времени. А там… В конце концов, почти год мы прожили, Сергей. И не зря. Все на свете когда-то кончается.

– Рано кончается. Мы ничего не успели. Даже "Мушкетеров" не досняли.

– Тут уж никто из нас не виноват, – сказал Олег.

– Но… – хотел возразить Серёжа и замолчал.

Он вдруг почувствовал бесполезность слов. Олег все равно уедет. Для Серёжки "Эспада" – единственная тревога и боль, а у Олега – еще триста человек, и они ждут.

– Когда уезжаешь? – спросил Серёжа. Получилось хмуро, даже грубовато. Но не от злости, а потому что в горле заскребло.

– Пока не решил. А что?

– Ну… хотя бы проводить придем.

– Я позвоню, – сказал Олег. Тоже коротко и хмуро.

Серёжа понял: и у взрослых людей иногда скребет в горле.

Он не позвонил. Через два дня Серёжа нашел в почтовом ящике письмо. Олег писал:

"Ребята, не сердитесь на меня. Мы целый год жили вместе, и это была хорошая жизнь. Многое мы не успели, но кое-чему научились. Плохо, что все так кончилось, но мы не виноваты. Только я виноват перед вами: в том, что не попрощался. Я не мог. Я уже не раз прощался с отрядами, и всегда после этого болит сердце. Если бы я еще раз увидел вас, то не смог бы уехать. А ехать надо. Не забывайте «Эспаду». Не теряйте друг друга. И все-таки… Все-таки! Берегите флаг.

Олег".

Вот и все. До сих пор Серёжа надеялся на чудо. Вроде того, как на станции Роса – неожиданного и справедливого. Но правильно сказал Алексей Борисович: такие чудеса бывают раз в жизни.

Серёжа бросил письмо. И даже удивился: так все плохо, так тяжело, а надо жить как обычно. Собирать портфель, идти в школу, отвечать на уроках.

Он открыл шкаф, где висел школьный пиджак и брюки. Рядом с костюмом висела стального цвета рубашка – форма "Эспады". Уголок суконного шеврона слегка оторвался. Словно подбивал Серёжу на отчаянный шаг. Ну и правильно! Серёжа взял одной рукой за обшлаг, другой за нашивку. Рвануть как следует – вот и все…

Он сделал не то, что хотел сначала. Медленно, будто против желания, натянул рубашку с капитанским шевроном. В петли на брюках пропустил широкий пояс – на пряжке звезда и шпаги. Взял с крючка берет.

На улице был солнечный апрельский день. Серёжа пошел в школу в одной рубашке. На него оглядывались. Пусть!

Зачем надел он форму? Серёжа и сам точно не знал. Может быть, так надевают моряки-капитаны свои выгоревшие куртки в память о погибшем судне?

В школьном коридоре его остановила завуч Елизавета Максимовна.

– Каховский, что за дикий вид?

– Дикий? – негромко переспросил Серёжа.

– Ты сейчас не у себя в клубе, где можешь позволять все, что угодно. Ты в школе! Существует общепринятая школьная форма!

Тихо и устало Серёжа попросил:

– Пожалуйста, хоть сегодня оставьте меня в покое…

Елизавета Максимовна несколько секунд молчала, приходя в себя от негодования. Затем отчетливо сообщила:

– Я вызываю твоего отца в школу. Сегодня же! Будь любезен передать ему это.

– Передам, – со скрытым удовольствием сказал Серёжа. – Но сегодня не получится. Он в командировке до пятнадцатого числа.

10

Саша отложил гитару и сказал:

– Он все равно уехал бы. Только позже. Закончил бы с вами "Мушкетеров", нашел бы себе замену… Ну, сходил бы с вами летом в поход. А к сентябрю все равно уехал бы в Красный Берег.